Было не сложно смириться с тем, что завтра уже тридцать первое декабря. Боже мой, уже тридцать первое. Год практически прошел, оставляя на разрешение всех проблем и вопросов всего лишь два дня. Да что там. Чуть больше суток. Всего лишь навсего. Как мало. Было не свойственно принимать и то, что у нее не было никакого настроения встречать наступление этого года. Не хотелось суеты, беготни за подарками, многочисленных звонков. И последующего опустошения. Совсем-совсем. Хотелось оставить все, как есть, а проснувшись утром первого  января просто дать себе понять, что начался новый год. И стоит забыть обо всем, что осталось в прошлом году. Просто начать заново, без старых проблем и ошибок. Наверное, это было бы осуществимо, если бы у нее был другой характер.

Наплевав на все, она в последний миг передумала идти куда-то с какой-то компанией, а вместо этого поехала к родителям. Чтобы просто вспомнить, каково это. Чтобы просто получить то особенное тепло, которое могут дарить лишь они. Чтобы просто посмотреть, уже взрослым и изменившимся взглядом на то, каким должно быть именно семейное Рождество. Чтобы знать, что ей предстоит хотя бы через год. В ее следующее Рождество. Или нет – в их следующее Рождество. Юстман хотела, чтобы с ними была и Кэти, но что-то не сложилось. Может, не успела, может, не захотела или просто забыла. Забыть – такое частое явление для тех людей, что окружали ее. И такое явление, которое вызывает обиду. Пусть, детскую. Но все же. Она не собиралась рассказывать родителям то, почему приехала одна, и почему ей так не хотелось уезжать.  Да и для чего ей было куда-то ехать? Ожжет, немного эгоистично ненадолго потеряться, отключить все телефоны, запретить родителям говорить кому-то о том, что она сейчас у них. С кружкой чая, в последе и перед камином. Нет, не депрессия или что-то в этом роде. Просто усталость.  Но даже сказка имеет свойство заканчиваться. Календарь неумолимо отсчитывал последние дни, и проснувшаяся совесть заставила Одетт все-таки попрощаться с родителями, обещая и заверяя их в том, что в следующий раз она все-таки появится у них в более хорошем расположении духа. И не одна. Не сказала ничего о том, о чем бы стоило говорить. Или, наоборот, не стоило? Не знала. Но тверд решила, что  больше никому не нужно знать о том, что так незримо от посторонних глаз радует ее сердце. Никому. Пока что. 

Она подозревала, что эта суета обязательно породит кучу автомобильных пробок. И не прогадала. Сколько она сидела в такси? Она даже не вела счет времени. Несколько раз включала и выключала телефон, почему-то отчаянно надеясь на то, что придет какое-нибудь сообщение. Тщетно. Выключала его и бросала на самое дно сумки. И постоянно. По кругу. Пока не переключила на прихваченный с тумбочки в прихожей какой-то глянцевый журнал. Докатилась. Обратилась к журналам, которые так не любила. Листала странички, разочарованно качала головой, читала какие-то глупости, связанные с Рождеством. А так же то, кого Рождество заставляет вернуться в ЛА, а кого, наоборот, собрать вещички и уехать. И лучше бы сейчас не вчитывалась и не всматривалась ни во что. Резко захлопнутый журнал и неприятное ощущение внутри. Очень неприятное. Подступивший к горлу комок и попытка объяснить хотя бы себе. Хотя бы сейчас. Потому что он будет объяснять все сам. Списывала на работу. Списывала на излишнюю загруженность. Черта с два. Глупая статья окончательно испортила ей настроение и сейчас она не знала даже то, о чем ей думать. О том, что пора бы чувствовать себя ненужной? Или неважной? Или… Какой? Почему она не заслужила хотя бы звонка или смс в три слова? Да, она не была единственным человеком в его жизни, но, черт возьми! Написать «Милая, я в ЛА, чертовски занят, как освобожусь, так позвоню» – это можно? Можно. Даже не хотелось ехать домой и ждать его появления хотя бы к Новому году. Просто было безумное желание повернуть в аэропорт, взять первый попавшийся билет  и улететь куда-нибудь. Подальше. Но сумела себя успокоить. И напомнить, что сейчас лишние и вообще истерики просто под запретом. Смахнуть слезу разочарования со щеки и снова уставиться на стоящие рядом машины, в которых люди тоже куда-то торопились. А куда торопилась она? Уже не знала. Разве что  покормить кота? Дожила. Кот.

Не стала торопиться домой. Заехала сначала в супермаркет, покупая уйму продуктов, хотя даже не знала зачем. И дл кого. Она-то бы уж точно не съела, а кот не стал бы ей помогать поедать фрукты и свежие овощи.  Практически забила несчастное такси пакетами, но попросила заехать в кондитерскую. Знала, что совсем скоро сладкое ей будет категорически противопоказано. Совсем-совсем. Больше чем на полгода. Для нее. Истинной сладкоежки, это было большим ударом. Но раз надо – то надо. Купила любимое пирожное, разрешая себя в последний раз им побаловать сегодня. Просто клятвенно обещала себе, что больше не позволит таких сладких слабостей. Снова попала в пробку. И снова убивала время, не зная чем себя занять. Эта дорога домой ей казалась бесконечной. Никогда она еще не добиралась от родителей до себя четыре часа. Утомительно. И выглядела Юстман таким же образом. Измученная, замученная и обиженная. Выбросила чертов журнал на землю, даже не заботясь о том, чтобы донести его до ближайшей урны. К черту.  Попросила водителя донести до крыльца все пакеты, добавляя ему несколько купюр сверх той суммы, которую была должна. В конце-концов, тяжести ей таскать – не есть хорошо, а вот покупать эти самые тяжести – этого ей никто не запрещал. И не запретит.

Вылезла из такси и замерла перед тем, как войти на территорию собственного дома. Она перепутала адреса? Вроде бы перед Рождеством она не лазила по крышам и никого не просила это делать. Для чего? Гирлянды. Одетт невольно поджала губы, повернула голову, увидела машину Генри. На мгновение нахмурила брови. А настроение ведь только начало выправляться. Ладно, она попытается вести себя адекватно. Ну, правда, постарается. Отпустила таксиста, который  был счастлив избавиться от такой ненормальной клиентки, боязливо открыла дверь ключом и заглянула внутрь. Тишина. А нет, вон, кажется, послышалось мяуканье кота. Прихватила пару пакетов, не самые тяжелые, но с самым вкусным содержимым и зашла в дом, не прикрывая за собой дверь. Нащупала выключатель в гостиной и сильно по нему щелкнула. Поставила пакеты рядом с комодом и попыталась всмотреться в что-то, что так зацепило ее внимание. Иголки? Так, это меньше и меньше нравилось ей. Особенно то, в каком количестве валялись эти иголки по всей гостиной. Шла буквально по их следу и очутилась в гостиной, где посреди комнаты красовалась мало того, что просто огромная елка, так уже и украшенная всяческими игрушками. Юстман не знала, какое время она стояла в дверном проеме с буквально открытым ртом.

- О-о-о-о-о-о-о-оу… однако, - шумно выдохнула она и  развернулась. Направилась к двери хотя бы с той мыслью, чтобы затащить оставшиеся семь пакетов в дом. Но тут-то что-то и щелкнуло, когда в голове зажглась лампочка с удивительным вопросом «Кто же устроил все это «безобразие»?». Мисс Юстман быстро вернулась в гостиную и окинула ее взглядом. Долго виновника всего этого искать не пришлось. В данный момент он мирно спал на диване. Да еще и укутанный в мишуру. Как можно было обижаться на такого? Но  клубок противоречивых чувств внутри никак не распутывался. – Ну, не новогодний подарок, но… - она поджала губы и не стала больше ничего говорить, чтобы, наверное. Не разбудить его. Почти бесшумно развернулась и все-таки перетаскала все эти пакеты, пусть и рассыпая часть их содержимого по прихожей, а некоторые пакеты все-таки составляя в целостности и сохранности у комода. Сняла куртку и бросила ее на комод, не обращая внимание на то, что до вешалки всего лишь полтора шага. Вернулась в гостиную. Попыталась собраться с мыслями. Все-таки, ей было интересно, где он шлялся с самого Рождества. Да, ловила себя на мысли о том, что она все-таки не вредная жена, которая имела право устраивать подобный допрос. Но… Почему нет? Что ей запрещало это делать? Подошла к елке, попыталась перевешать какой-то стеклянный шар другим боком, но вместо этого не спела словить его, когда он выскользнул из рук, и тот с характерным звоном грохнулся на паркет, разлетаясь на сотки осколков.

- Вот черт! – взвизгнула она, а потом вспомнила, что обещала не шуметь, дабы не разбудить Кэвилла, который  спал на диване, который уже давно для себя облюбовал.

Стекло… Новогодняя игрушка. Юстман наверное лишь сейчас поняла, что все ее идеалы и убеждения не крепче этого стеклянного шара. Одно неправильное действие – и он падает на пол, разлетаясь на осколки, которые уже нельзя собрать. Просто невозможно. Практически и так же, как сегодняшнее событие. Дурацкий журнал, не менее дурацкая статья. И тот случай, что заставил ее взять именно это скопище глянцевых страничек. И обида… Она присела рядом с осколками и  даже почти бросилась их собирать, но побоялась того, что может порезаться. И станет плохо. Не только игрушке, которой уже ничем не помочь, так еще и ей.  Не только плохо на душе, но и плохо физически.

Резкий грохот и возня за спиной заставили девушку отвлечься о созерцания разбитого стекла, лежащего сотнями осколков на паркете, встать на ноги  и обернуться. Не резко, нет. Настороженно, испуганно, словно в доме творилось нечто невообразимое. Сделала шаг назад, наступила на осколки, услышала хруст тончайшего стекла под своим каблуком и недовольно поежилась. Внешний вид Генри заставил Одетт как-то нелепо усмехнуться, но она тут же постаралась это скрыть. Мишура, перепуганный вид, словно его только что застукали за чем-то неприличным, а еще хуже – незаконным. И все же его присутствие, пусть даже такого отчасти смешного, не могло быть незамеченным. Все внутри буквально откликнулось на это. И стало теплее. И чуточку радостнее. Несомненно. И даже те нотки разочарования ушли на второй план. Было приятно осознавать, что он все же  счел нужным и появился дома.

- Да нет, ничего, я привыкла… - что-то бессвязно и непонятно произнесла она, имея в виду то, что каждый его приезд стал характеризоваться тем, что в доме образовывался бардак_погром_черт _знает_что. Но разве это было важно? Она, молча, перевела взгляд на елку, а потом посмотрела на Генри. – А я уже думала, что мне и Новый год придется встречать… - нет, пусть и не одной. Может с кем-то из друзей, а может быть и снова укатить к родителям и исчезнуть на пару дней. Снова. Повторялась? Да к черту. - … Без тебя. Как и Рождество, - выдохнула она и отвела взгляд от мужчины. Пыталась сдерживать свою обиду, не демонстрировать ее проявление в голове. Получилось плохо. Но у нее ведь было право? Было. Ждала его к Рождеству, потом мысленно оправдывала тем, что не смог вырваться из-за работы, а сегодня узнала, что он был в городе. И не позвонил. И не сообщил. Как так? Жила лишь тем, что буквально придумывала в своих мыслях то, как она сообщит ему о том, что у них будет ребенок. А получила такое. Как пощечину. Звонкую пощечину. Неприятно. Более чем неприятно. А главное – просто не понимала, за что?

- Да, привет, - вторила она ему, сухо отвечая на его приветствие. Лишь потому, что не знала, как распутать тот противоречивый клубок из радости от того, что он приехал, он здесь, и разочарования  и легкой обиды от того, что он так поступил. Не так она представляла их встречу. Совсем не так. Но ничего не могла с собой поделать. Стояла как вкопанная у этой елки и не могла ничего ни сделать, ни произнести. Глупая ситуация. Глупая. С этим было даже глупо спорить. – Ты… - начала она, но как-то быстро свернула все попытки поговорить вообще о чем-то. Не могла  - и все тут. Ей было не пятнадцать лет – и стоило бы это вспомнить. И не бояться заговорить о чем-то, что было не самой неприятной темой. Но ведь все равно придется? Придется напрямую спросить, где он был. И плевать, что подобные расспросы – зачастую верный шаг к тому, чтобы разрушить все отношения.

Он медленно приближался к ней, а сама Одетт по-прежнему стояла и просто смотрела. И знала ведь, что не сможет ничего выяснить. Ведь сделай он еще пару шагов, окажись совсем рядом – все будет просто бессмысленно. Она не сможет противостоять тому океану любви к этому человеку, который захлестнет ее очередной волной, заставляя забыть обо всем, кроме него. Стоит  лишь ему оказаться достаточно близко, чтобы она обняла его – и вся обида исчезнет. Разрушится как карточный домик. Но из вредности, из-за собственных капризов не хотела этого. Словно хотела побыть глупой девочкой, которая хотела показать, что ее чувства тоже что-то значат, а когда они затронуты не самым подобающим образом – топнуть ножкой и что-то потребовать. Объяснений. Разъяснений. Убеждений в том, что она все напридумывала и что все обстоит совершенно иначе. Может, это все странные замашки дам в положении? Черт, про это ему тоже надо будет рассказать. Не молчать же и думать, говорить или нет, до тех пор, пока все не станет видно и без слов?

- Я? Недавно, - слегка настороженно выдала она и упрекающе посмотрела на Генри. Надеялась, что он хоть что-то поймет и перестанет сейчас делать вид, что все в порядке. Или он и впрямь считал, что все в порядке? – А ты я, смотрю, уже давно, относительно давно, - намекая на елку и гирлянду снаружи дома, тихо произнесла Юстман. Сделав крошечный шаг назад, пытаясь хоть как-то увеличить дистанцию между ними, Одетт почувствовала, как иголки елки впились в кожу рук, и тело отозвалось на это весьма неприятным чувством. Юстман, превознемогая всяческое желание в данный момент  прижаться к Кэвиллу, поцеловать и улыбнуться самой радостной из всех своих улыбок, как это было прежде,  выскользнула из этой ловушки и, пройдя мимо Генри, села в кресло. Что теперь?  - Скучал? Я тоже, - вполне серьезно произнесла она.  Не с нежностью, приятной дрожью, обожанием, а именно с серьезностью в голосе. – Знаешь… А я ждала тебя на Рождество. Я очень ждала, - кивая головой в знак подтверждения собственных слов продолжила девушка, - А потом говорила себе, что у тебя слишком много работы и не было возможности вырваться к нам… Ко мне. Но ведь это не так, правда? – она задавала вопросы, ответы на которые знала сама. И даже не была уверена, что хочет слышать возможные оправдания, что будут срываться с его губ. Подозревала, что может все обернуться ссорой. Накануне Нового года. Праздника, в который люди должны верить во всех хорошее. И чудеса. Обязательно в чудеса. – А если бы мы встретились на улице? Случайно?  Как бы ты стал это объяснять? – подняв голову, поинтересовалась Юстман.

Внутри что-то надрывисто лопнуло, и поток слов закончился. Просто потому, что он был бесполезный. Пожалела, что выбросила журнал. Он был бы сейчас кстати. Одной фотографии и пары строк под ней вполне бы хватило. И не пришлось, бы говорить все это. Как все неправильно. Была неправа. Знала. Но признавать практически не хотела. Как всегда. Ничего удивительного.

- Прости, - слабо улыбнулась она, крайне аккуратно вытерла пальчиками слезинки в уголках глаз и поднялась с кресла. – Наша встреча прошла не по тому сценарию, который я для нее заготовила, - и правда, в нем уж точно не было лишних расстройств и слез. Если только слезы радости. – Мои родители огорчились, когда я приехала к ним на Рождество одна, - она решила сменить тему разговора. Резко. Словно взяла – и начала все заново. Открыла чистый листок тетради – и начала писать на нем, даже не удосуживаясь закончить предыдущий. – Столько расспросов было, уже перепугались, думая, что мы расстались, - с наигранной ноткой веселья в голове говорила она, но после последних слова замолчала. Да, звучало это ужасно. И она не была уверена, что смогла бы пережить подобное. Преувеличение? Ничуть. – Ты же больше не уедешь? Помнишь наш последний уговор? Просто если ты опять соберешься ехать в свою Канаду – я поеду с тобой. Это мне хотя бы позволит знать то, когда ты возвращаешься в Штаты, - не смогла просто умолчать, но хотя бы постаралась крайне мягко об этом упомянуть.

Много болтовни. Такой разной. То она бросается в слезы, то снова все так, как будто все замечательно. Но с другой стороны… Именно сейчас он был здесь. Завтра Новый год. В гостиной елка и весь пол усыпан множеством зеленых иголок и битым стеклом. Немного не вписывается в общую картину, но зато придает какой-то отличительной особенности.  И эта кратковременная истерика тоже.

– Но знаешь то, что завтра заканчивается год и начинается новый – это еще не самое важное событие в нашей жизни, - она намеренно сделала акцент на «нашей». Ведь так…. Все то, что она говорила мгновениями раньше – сущие пустяки. А то, что хотела сказать – это было действительно важно. Действительно влияло на все и объединяло в это приятное «наше». – Например, следующее Рождество и  Новый год мы уже будем встречать втроем, – устремив свой взгляд на Генри и склонив голову чуть на бок, произнесла она. – И чуть больше чем через семь месяцев ты сможешь примерить новую для себя роль, - довольно улыбаясь, продолжал Юстман, не сводя взгляд с того, кому сейчас стоило усвоить все, что она сказала и скажет, - роль отца нашего ребенка, - последнее слово. Тишина. Ей больше нечего было сказать. Все то, что сейчас могло быть важным – это мог произнести лишь он. И даже не  мог – должен. Бьющееся сердце в груди так, словно оно собиралось вскочить из груди. Напряжение. Волнение. Слишком много всего за эти считанные полчаса. Ну и пусть. Кто обещал легкую жизнь?

Поразительное время года. Наверное, таким и должен быть конец года. Ну, или почти конец года.  Эта неделя, считанные семь дней, которые хранят в себе то, что не увидишь на протяжении всех двенадцати месяцев. Время, когда просто приходится верить в чудеса и то, что все мечты имеют свойство реализоваться. Когда от этого просто не отвернуться, не отказаться, не сбежать. Мило? Наверное. Время, когда праздник везде и во всем. Когда все дышит этим праздником. И наступает момент, когда стоит попробовать праздничное настроение и сладкую радость на вкус. Уловить в  воздухе удивительный аромат счастья и того, что кажется, относят к прощению, пониманию. И люди, что никогда с трепетом не относились к череде рождественских и новогодних праздников, начинают верить, что эти мгновения стоит ценить. И оберегать, и проносить на протяжении всей жизни,  что удается пережить за эту волшебную неделю,  радуя себя яркими и теплыми воспоминаниями об этих днях в те моменты, когда жизнь не блещет красками. Ну, ведь, правда, ради этого стоит не забывать и не отказываться от этих приятных  зимних праздников?

И было безразлично то, что пару минут она была готова расплакаться от обиды и придумать разочарование, которым можно было бы упиваться еще какое-то время. Глотать горькие слезы и не понимать, почему все именно сейчас возникает между ними. Сетовать на судьбу и жизнь, не позволять себе что-то понимать и говорить самой себе, что это единичный случай. Раздувать из мухи слона, а потом, наверняка, всю оставшуюся жизнь об этом жалеть. Это не то. Совершенно не то. Не то, что нужно было бы нужно каждому из них. Сейчас. Отвечать слабой улыбкой на все его вопросы, не решаясь произнести что-то вслух. Словно опасаясь, что слова снова могут обрести не тот смысл. Что не тот тон, не та интонация. Не проще ли просто смотреть на него и верить тому, что он сейчас говорит? Доверие? Просто доверие. Не это ли залог всех отношений? Особенно тех, которые хотелось бы сохранить надолго. Он сейчас действительно рядом. Действительно календарь уже показывает, что да, Рождество прошло и его не вернуть, но совсем скоро Новый год. И зачем было что-то омрачать ссорами и недомолвками? Ей нужно было не так много, как это могло казаться с ее собственных слов. По крайней мере, сейчас.  Не подарки, не сюрпризы, ни звезды с небосклона… Нет. Разве это все имело смысл тогда, когда любимый человек рядом и даже что-то говорит и говорит в ответ на твои капризные заявления, пусть и содержащие в себе какую-то обиду? Не вникая в смысл сказанных слов, отвечая  кивком головы или улыбкой на его пронзительный взгляд и красноречивое молчание. Хватит. Этого вполне хватит для того, чтобы ее поняли. Этого вполне хватит им обоим. Не создавать вереницу из замечаний, не раздувать все до немыслимых пределов. Остановить все сейчас и не пытаться собственноручно омрачить то, ради чего он все-таки приехал и установил эту елку. Елка… И разбитый шарик.  И уйма зеленых иголок по всему дому. И пакеты с продуктами, часть из которых рассыпана. И высохшая слеза на щеке. Чем не идеальная предновогодняя картина?

Она пришла в какое-то нелепое замешательство. Одетт никак не ожидала такой бурной реакции. Или нет, немного не так. Не ожидала такой бурной положительной реакции на сказанные ранее слова. Она не думала, что эти слова могут вызвать слезы на его глазах. Даже представить никогда не могла. Слезы, пусть и радости, на его глазах? Что-то нереальное, невозможное. До этого мига. Не знала, что ее сердце сможет настолько трепетно к этому отнестись, что внутри даже возникала какая-то щемящая боль. Но приятная боль. Не призрачное умиление. А самая настоящая радость, от которой тоже было впору расплакаться. Она даже не понимала, как до этого могла ждать от него других слов. Неприятных. Холодных. По-своему страшных. От человека, который совершенно не скрывал ни замешательства, ни шока, ни радости по поводу того, что скоро станет отцом. Как же она вообще могла себе напридумывать что-то другое и так уверенно этого бояться до  этого самого момента? Не смея перебивать его, с волнением задерживая дыхание, когда его ладонь легла на  ее еще плоский животик, но Одетт не сводила своего счастливого взгляда с Генри. И просто не знала, что отвечать на его вопросы. Какие могут быть сейчас вопросы, если все ясно и без того? Изредка вздыхала, глотая воздух и прерывая тот восторг, что наполнял эту комнату.

– Какой телефон, о чем ты? – стала  было возражать она ему, когда все слова, срывавшиеся с его губ, вроде бы закончились.  – О таких вещах… О них просто не говорят по телефону, ну сам подумай! Просто представь, что было бы, если бы я сказала об этом по телефону?! – с одной из самых довольных улыбок, говорила Юстман. – Недавно, совсем недавно, около полутора недель назад, хотела сообщить раньше, но видишь, получилось, лишь сейчас, – так или иначе, но отвечая на поток его бесчисленных вопросов, произнесла шатенка и  вздохнула. – Будешь, будешь, - смеясь, говорила она, - и как мне кажется  – самым любящим, самым заботливым, самым… самым лучшим, – это было чем-то вроде само собой разумеющегося. Точно такого же, как зелена трава или белый снег. Не преувеличивая, а точно это зная. Будучи уверенной в своих словах. Не позволяя себе никаких сомнений в этом.  Юстман не поняла, в какой момент сильные мужские руки подхватили ее и закружили в воздухе, и просто радостно засмеялась, позволяя собственному смеху заполнить этот дом. Избавить его от той безразличности, что наполнял его. Новый год же? Смех и радость? Но извечная привычка Генри, его склонность к серьезности… Кто вообще придумал думать о серьезном в такие мгновения? Он сразу же нашел что-то, что позволило отложить все это импровизированное и незапланированное веселье в долгий ящик. Ссылаясь на особый режим, Одетт была в считанные секунды уложена на диван и укрыта пледом. Без права голоса и уже тем более возражения. Привычное явление, которое, как ни странно, Юстман в этой суматохе не успела предугадать. Что оставалось ей? Понимать, что все его стремление не отпускать, забирать с собой черт_знает_куда и исполнять обещание данное парой минут назад… Что это, как бы она не сопротивлялась, но теперь уже точно останется лишь на словах со ссылкой «не сейчас, все потом».

– Теперь, я понимаю, мне никакой Канады не светит? Ты меня никуда не возьмешь? – тоненьким голоском спросила она, поднимаясь на диване и убирая с себя плед. Как ему объяснить то, что беременной не нужны настолько резкие, нет, даже кардинальные изменения в образе жизни? Постельный режим все девять, ну ладно, в ее случае семь, месяцев?  Одетт оставалось лишь нахмурить брови и укоризненно посмотреть на Кэвилла. – Генри, я же… Я просто жду ребенка, а ты решил прописать мне постельный режим и абсолютное  ничего_не_делание, словно я… Серьезно больна или, не приведи Господь, уже при смерти? – она вопросительно уставилась на него и всем своим видом давала понять, что уж точно ждет ответа. И, как минимум, того, чтобы он перестал укладывать и укрывать ее пледом, ссылаясь на беременность, когда только ему заблагорассудится. Не привычка все время перечить, но маленькая попытка доказать, что все вот так за секунды не меняется.

Что может быть приятнее слов, которые гласят о том, что тебя любят? Пожалуй, лишь те, которые вторят о том, что маленького, еще не рожденного ребенка, что его уже любят. И ждут. Как этому не радоваться? Как не прокручивать в голове эти слова снова и снова? Снова и снова.   Не упуская случая как-то с особой нежностью посмотреть на Генри, словно пытаясь смягчить его отношение к тому, как  ей предстоит изменить вою жизнь. Не хотела, чтобы он вот так что-то без умолка говорил, а потом мчался все это исполнять. Не хотела быть какой-то беспомощной и неприкосновенной. Она безмолвно встала с дивана и приблизилась к Генри, обнимая его и прижимаясь к его груди. Было все равно,  где он был, с кем он был и что он делал.  Вдыхала воздух, наполненный им просто до невозможности, и улыбалась. Чувствовала приятную дрожь внутри и то, как каждая клеточка ее тела стремится к нему в надежде на получение того тепла, который способен дать ей лишь он. Где-то зазвенел телефон. Родители – не иначе, ведь обещала же позвонить, а уже столько часов прошло. Не стала отвлекаться, заранее зная, что они обязательно простят и забудут то беспокойство, которым наверняка охвачены сейчас. Неужели она будет такой же? Оставалось только гадать.

– Большой и круглой? – удивленно переспросила она, - Между прочим, не так уж и скоро, как бы ты того ни хотел, - заметила она. На вообще даже еще не позволяла себе думать о том, что будет, когда округлившийся животик уже будет всем все сам говорить за себя. Глупые фотографии и расспросы. Нет, не стоит думать сейчас. Ведь еще не скоро… Пара-тройка месяцев. – Знаешь, а я даже родителям не сказала, хотя провела у них несколько дней, - спокойно произнесла Одетт и подняла на него свои глаза. – Боялась, что ты отреагируешь не так, и все просто потеряет смысл, - выложив все свои теперь уже ненужные опасения, негромко говорила она, подозревая, что сейчас получит за собственные глупости. – Наверное, стоит сказать спасибо за то, что ты у меня… Такой, - искривляя губы в усмешке, продолжала она и в  довершение звонко чмокнула его в губы. – Кстати, знаешь…. Я там накупила кучу всяких вкусностей, - намекая на то, что она времени по дороге домой, даром не теряла, а также на то, что где он был, его не особо кормили. Ну, или, по крайней мере, тем, что успела она скупить в супермаркете. – Может, мы что-нибудь перекусим? И…  Да, кстати. Мне пока можно почти все, что бы ты там ни говорил, - для большего подтверждения своих слов, кивая головой, твердила она.

Врасплох. Внезапно. Нечаянно. Неожиданно. И при этом не вовремя. Именно так стоило это понимать. И она это понимала. Понимала, что это именно то слово, которое пыталась найти в собственном словаре. Именно то слово, которое могло охарактеризовать ту атмосферу, что царила в этой комнате. И в душе. Да. Настолько  запутанно, что не знаешь, что и думать. Ведь мысли все сбились в какой-то клубок и просто невозможно выбрать какую-то одну, какую-то единственную, определенную. Все так сложно, что не знаешь, что и говорить, ведь слова все вдруг позабылись. И не только нужные, но и практически все. Даже буквы и алгоритм того, как эти самые буквы можно сложить в слова и предложения. Глупо. Но именно так. И что остается? Один лишь взгляд. Потерянный, испуганный, ищущий ответ во всем, что попадает в поле зрения и не находящий его. И ощущение какого-то налета собственной вины. Чувствуя себя виноватой не в том, что оставила этого ребенка. Естественно, другого и быть не могло. Никогда. Ни за что. А виноватой за то, что не смогла преподнести это в какой-то более мягкой, понятной форме. Постепенно. Но раз уж получилось именно так… Эта особа всегда отличалась тем, что умудрялась  говорить что-то важное слишком спонтанно. Резко. Лишь парой слов, заставляя своего собеседника задумываться и возможно впадать в какую-то незримую панику. Не хотела себя переучивать. Не могла этого сделать, хоть иногда и очень хотела.

Беззвучно посмотрев на рухнувшего рядом Генри, она спокойно выдохнула и не произнесла ни единого слова. Зачем? Сейчас итак было слишком много всего, о чем бы стоило подумать. Что стоило бы понять, о чем стоило бы задуматься. С учетом на будущее. Будущее. Это заставляло чуть-чуть дрожать. Внутри. Ведь будущее… Так или иначе, что бы не случилось завтра или через десять лет – это будущее у них так или иначе, но общее. Судьбы тесно сплелись, выливаясь не в слова, признания, восторженные возгласы, прикосновения, обещания, уверения или поцелуи. Все гораздо больше. Гораздо важнее. Жизнь. Новая, зависящая только от них двоих. Человечек, который  наверняка возьмет только лучшее от них. Даже думать об этом было приятно. И вызывало радость и умиление одновременно. Уже хотелось, чтобы время пролетело как можно скорее, чтобы можно было взять эту кроху на руки и прижать к груди. Слышать биение крохотного сердечка, дыхание, сопение, кряхтение… И уже сейчас знать, что это вызове слезы на глазах. И самую счастливую улыбку.

- Тебе стоило бы привыкнуть, я часто так делаю, - с легким выжиданием произнес она, чуть затаив дыхание. Часто – это верно, но вот единственный недостаток таких ситуаций – это то, что после подобного он мог сбежать. На месяц, или на два часа – неважно. – К чему ты должен быть готов? – немного в шутливой форме спросила она и в очередной раз не смогла сдержать улыбку. – Вроде… Все уже случилось, что еще-то может быть, - еле сдерживая смех, пролепетала Юстман и уткнулась в его плечо. Все-таки скажи ей кто-то тогда, года два-три назад, что ее жизнь сложится именно так, с именно этим человеком…. Пожалуй, она бы и не поверила никогда. Но сейчас  о лучшем для себя и думать просто не могла. Странная жизнь. Правда. -  Неужели? – теперь впору было удивляться ей, что она и поспешила сделать. Ну, правда, она  уже решила, что теперь все перелеты, все разъезды она поставит под вопрос, а в худшем случае и вовсе запретит. Ан нет. – Ты думаешь, я не найду, чем себя занять? В твоей Канаде? Да ладно тебе, прямо-таки ни на шаг? – Наверное, со стороны это всем покажется странным. И нужны будут какие-то объяснения? Комментарии? – Ну, я тебе верю, да, - кивнула головой они и  подняла голову. И не понимала она сейчас лишь одного. Почему не решилась раньше на такой шаг? Забыть о себе, сделать приоритетом их, себя и его. Немного отодвинуть себя на задний план, чтобы не потерять  единственное, что было важно в этой жизни. Не преувеличение, коим она отличалась в своих собственных размышлениях. Факт, о котором она при желании могла заявить и во всеуслышание. Не опасаясь осуждения, не стыдясь собственных слабостей, не боясь обнажить свои ценности. В голове правда, не укладывалась возможная картинка того, как она поедет в Канаду, но было ли это важным? Сколько раз она ввязывалась во что-то, не имея заранее никакого представления? Неоднократно. А сколько еще раз так будет? Наверное, всю жизнь. Особенно, если эта жизнь должна была пройти рядом с человеком, который и сейчас был здесь. Рядом.

Чуточку странно. Странно понимать, что скоро не будет одних лишь собственных интересов. Желаний. Прихотей. Всего, что будет направлено лишь ради себя любимой. В конце-концов, будет не только она. Или он. И даже не приятное на слух «они». Это будет… Семья? Об этом она не думала прежде. Правда не думала. Даже не позволяла себе произносить это слово ровно с тех пор, как  ее прежняя попытка построить свое счастье и создать семью провалилась. Как же давно это было. А сейчас... Само собой. Естественно. На первый взгляд даже неощутимо. Незаметно.

- Пока я была тут беременной, - передразнила она его, просто не сумев себя отговорить от этого действия, - Можно подумать, я ею была лишь в то время, пока тебя здесь не было, - весело заявила она и закатила глаза. Он, правда, в какие-то моменты был до невозможности смешным. Или до невозможности серьезным. А порой даже несносным. И вредным. Но в этом был весь он, да. И любила она его таким, со всеми его привычками и манерами, и переменами в настроении. Ну ладно, если брать в расчет последнее, то в этом они друг друга стоили.  – И не надо на протяжении девяти, - выдохнула она, вспоминая слова доктора и мысленно переводя недели в месяцы, - Всего лишь семь, ага, - кивнула головой для большего подтверждения собственных слов, добавила Одетт.  Всего лишь семь. Она сама прокрутила эти слова в голове и едва заметно нахмурила брови. Лето. Уже будет лето, когда их малыш появится на свет.  Лето.  – Ну, знаешь, я подозревала, конечно, это, а теперь, когда ты и вовсе сказал это вслух… -  с нескрываемой иронией в голове  говорила она. - Естественно, я знаю. Я тоже люблю вас, - впервые говорила «люблю вас». И говорила вполне справедливо. Мальчик, девочка – неважно. Ну, неважно именно сейчас, ведь спустя месяцы она все равно узнает, кого носит под сердцем. Узнает, из каких имен им нужно будет выбирать, узнает, в каких тонах необходимо будет  делать детскую. Сколько же много еще всего впереди. Невообразимо много. А что будет потом, когда ребенок повзрослеет? Ведь все же будет хорошо, иначе не может быть?

- Я не несла это, я  только покупала! – искренне заявила она и как-то по-детски округлила лаза, устремляя свой взгляд на Генри. – Это все водитель тащил, ага, я только через порог перенесла, - позволяя свои губам растянуться в улыбке, она говорила вполне уверенно и как-то тихо. Посматривая на пакеты, за которые можно было зацепиться взглядом, она кивала в их сторону и соглашалась с его словами. – Да, разложить все надо, - поморщив носик, произнесла она и нехотя поднялась с дивана. Ну, она могла бы и вечность здесь с ним просидеть. Отвратительная зависимость от его близости. И она была готова себя ругать за нее, но отучать себя? Черта с два. Ни за какие прелести мира. Она готова поступиться собственными интересами, мечтами и может быть даже стремлениями. Но не им.  Она хотела верить в то, что он это знает. Вынимая все из пакетов, принесенным им на кухню, Юстман раскладывала все по полочкам, по видам, сортам. Пыталась разу же думать о том, что ей можно, а чем лучше не злоупотреблять. Нехотя отказываться от чего-то, с ужасом соглашаться съесть что-то «полезное». Почему все так сложно? – Что? – она отвлеклась от собственных мыслей и устремила взгляд на Кэвилла. Что мог говорить его взгляд, его хитрая улыбка? Ей оставалось лишь протяжно вздохнуть и с каким-то едва ощутимым сожалением услышать, как что-то разбивается, что-то со звоном падает на пол. Он неисправим, да. С этим нельзя было не согласиться.

***

Время шло, недели складывались в дни, дни перерастали в недели, и в итоге проходили месяцы. Еще два месяца. Зима уже теряла свои позиции, обещая всем свой скорый уход и наступление весны. Она любила весну. Любила это время года. Которое по всем правилам означало пробуждение. Ото сна. Пасмурного и малоприятного. Уже был новый год, и неважно какой год это был по календарю. Действительно важно было то, что это был новый год, который они встретили вместе. И то, что за эти два месяца расставались максимум на дни. Юстман  не была в восторге от Канады. И, наверное, если бы она когда-то оказалась здесь одна, то сбежала бы при первой возможности, приобретя билеты на первый же рейс до того же Лос-Анджелеса или любого другого города. Она радовалась тому, что их малыш еще не слишком заявлял о своем существовании и не изматывал свою маму тошнотой и плохим самочувствием. А оттого и не приходилось лишний раз кому-то говорить о том, что скоро их станет на одного больше. Лишь родители. И пара самых близких подруг, в которых Юстман была уверена, как в само себе. И сестра. Ее старшая сестра, которая видела ее насквозь и первая заявила о том, что в Одетт что-то изменилось. Как после этого не расскажешь то, от чего сердце радуется уже четвертый месяц?

Сквозь сон она слышала какие-то шорохи. Наверное, уже было утро. И надо было вставать. А как не хотелось. Еще бы немножко поспать. Совсем немножко. Перевернувшись на другой бок и протянув руку на соседнюю половину кровати, Одетт недовольно, даже во сне нахмурила лоб. И все лишь из-за того, что там такого не обнаружила. Черт. Юстман лениво приоткрыла один глаз и  ничего кроме измятой и пустой постели не увидела. Значит, уже и правда утро. Далеко не ранее. И точно придется подниматься.  Как словом – так и делом. В комнате словно стало светлее и это заставило ее залезть под одеяло. И голос. Его голос. Брюнетка что-то недовольно пробормотала, но из-под одеяла не вылезла.

- Красавица еще хочет поспать, еще чуть-чуть, ну правда, - словно маленький ребенок, который просил у своей мамы чуть-чуть подольше поспать, а лучше и вовсе не вставать и не идти в школу вовсе, пролепетала Юстман, несвойственным для себя тоненьким голоском. Высунув свою мордашку из-под одеяла, Одетт с трудом разлепила глазки. – Вот что за издевательство каждое утро? А? – прошептала она и обнаружила, что тут еще где-то недовольно шипит и кот. – Э-э-эй, ты мой хороший, - умиленно пролепетала она и протянула свои ручки, чтобы погладить кота. Поняв, что именно это заставило ее окончательно проснуться, Юстман обреченно вздохнула, поцеловала Кэвилла и, с трудом заставив себя оторваться от этого приятного дела, слезла с постели. -  Я опять буду как сонная муха весь день, - с ноткой обиды, произнесла она, разыскивая взглядом  халатик. Найдя его и накинув оный на себя, брюнетка подошла к зеркалу и состроила самую недовольную из всех своих мордашек Ужас какой – именно об этом она и подумала. Именно это и можно было увидеть на ее недовольном лице. Не любила она себя с утра, особенно, когда не высыпалась. Особенно теперь. Набранные лишние килограммы, животик, который приходилось прятать под одеждой. Усталость. Наверное, этим и можно было объяснить, что она постоянно не высыпалась по утрам.

- Знаешь, я конечно обещала, что максимально долго не буду просить врачей определить пол ребенка, - начала она издалека и с каким-то опасением в голосе, - Но вчера… Да, я вчера была на приеме. Ну да, я не сказала тебе, - как-то путано пыталась она объяснить все, но получалось плохо. И непонятно. Даже  для нее самой. Она вернулась на свое еще теплое место в постели и выжидающе посмотрела на Кэвилла. – Вообщем, я все-таки не удержалась и… Врач сказала, что дает 95% того, что это мальчик, - выдохнула она. – А я уже выбрала имя, думала, будет девочка, - всхлипнув, выдала она. – Даже два, ну серьезно, - с неподдельной обидой пробормотала она, переводя свой взгляд на Генри. Юстман и правда уже выбрала имена, решила, что и как, а вчера снова все пошло не так. Нет, ничего страшного не случилось, ведь разницы никакой нет. Мальчик или девочка. Ну, на словах, на деле оказалось все как-то болезненней. На первое время. Ненадолго. Ей сейчас достаточно будет услышать лишь его  слова, его одобрение, радость или что он сейчас готов выразить. – Ну, вот только не говори, что я снова застала тебя врасплох? – перевернувшись на бок и как-то слабо улыбаясь, произнесла брюнетка.

Утро. Сколько их уже было. Самых разных, самых непредсказуемых. Самых ожидаемых и желанных. А сколько еще подобных будет в ее жизни? Даже не было смысла считать. Лишь надеяться на то, что каждое из них будет определенно лучше, чем предыдущее. Но сегодня… Что-то словно было не так. С самого начала. С того момента, как открыла глаза. Все ведь вроде как всегда. Как всегда. Может в этом и была причина? Словно что-то сделано не так, будто бы сказано что-то лишнее, а самое необходимое, наоборот, не сделано. Но что это все и как изменить? И стоит ли менять. Такой бессмысленный поток вопросов, а ведь день еще толком и не начался. Искала недостатки, изъяны, вместо того, чтобы просто чем-то наслаждаться. И не обращать на все сомнения и подозрения внимания. Никакого. Стоило заставлять себя это делать, привыкать к этому. Правда.
Пробуждение, которое она так хотела отложить на неопределенное количество времени. Но вот Генри явно был другого мнения на сей счет. В очередной раз. Снова. Опять. Ее порой раздражало то, что они всегда смотрели на все с совершенно разных сторон. С противоположных. Но ведь стоило это воспринимать и как хорошее? Наверное, стоило бы, но она категорически не хотела это принимать. Вредная. До безумия и какой-то невозможности. Не иначе. Но всегда в последний момент отступала. Соглашалась, делала что-то так, как хотел он. Почему? Сама не знала, просто чувствовала, что так все же нужно.

- Когда я последний раз так делала? – состроив задумчивую мордашку, Юстман и впрямь решила перебрать в своей памяти моменты, когда она действовала так, как только что описал Кэвилл.  Ну да, она могла не спать из-за сбитого режима, но кто в этом не грешен? Она могла в три часа ночи, устав от созерцания темного потолка, встать и отправиться на кухню, чтобы что-нибудь съесть. Что, нельзя есть ночью? А как вы тогда объясните наличие лампочки в холодильнике? Сейчас она не отказывала себе в подобном, ведь… Ведь это же было… Наверное, к месту? – Не припоминаю такого, нет, -  произнесла она и поджала губы. Ну, ведь правда, не было же такого! С чего он вял? Придумал, или перепутал ее с кем-то? От последних мыслей в горле застрял какой-то омерзительный комок, просто взывающий к тому, чтобы практически спросить об этом напрямую. Вслух. – И неужели ты бы отказал мне? Не составил бы мне компанию в бессонную ночь? Это некрасиво, Генри, некрасиво, - с меньшим энтузиазмом говорила она, безразлично поглядывая по сторонам и пытаясь усмирить поток странных, двусмысленных мыслей. Правда, делать ей это пришлось крайне непродолжительно, ибо в следующее мгновение его руки  обхватили Юстман под одеялом, а еще мгновение спустя он решил и вовсе заставить е окончательно проснуться. С задорными визгами и каким-то ребячеством, но она едва-едва отбилась от этого приступа почти, что детского поведения человека, которого, вообщем-то любила. Вот и попробуйте опровергнуть всем известное выражение о том, что мужчины как дети.  – Он? Тебя? С лестницы? – с легким недоумением повторяла шатенка слова Кэвилла и непонимающе смотрела на кота, который в свою очередь в данный момент себя вел тише самого спокойного и прекрасного котенка. – У меня иногда такое чувство возникает, что мы говорим о двух разных существах, - потискав своего домашнего питомца, на счет которого пытались приписать какие-то грехи, Юстман отпустила его, но кот не пожелал тут же спохватиться и стремглав свалить. – Ты решил попробовать себя в роли.. Дрессировщика? Как мило, - усмехнувшись, произнесла она, искоса посмотрев на мужчину. От одной картины того, как бы он воспитывал ее собаку, уже становилось весело. – Можно, кстати, и собаку завести… - бросила она, но сделать это хотела, скорее мысленно, чем вслух.

Не накручивала. Просто пыталась  находить в себе естественные изменения. Ведь это же не только живот. Но и элементарный взгляд, и блеск в глазах, жесты, движения. Или это все видно лишь тогда, когда наблюдаешь за кем-то со стороны? Какая-то глупая невозможность видеть все в себе. Неужели только у нее? Пропуская слова Генри мимо ушей и оставляя их без должного внимания, она лишь удрученно покачивала головой. Стоило бы ценить слова человека, который всегда говорит о том, что ты хорошо выглядишь. Вне зависимости от времени и обстоятельств. Состояния и настроения. И радоваться, как только подобные выражения касались твоего слуха. Но опасение за то, что это лишь приободрение или что-то в этом стиле, просто заставляло от этого отказываться.
Снова утро, снова завтрак в постели. Она уже забыла, когда последний раз вставала, спускалась на кухню, готовила завтрак и проводила его за столом. Это было приятно. И всегда было так трогательно. Он ее избалует. Нет, уже избаловал и изнежил. А она так легко этому поддавалась. Чувства сбивались в комок, и она просто не знала, что лучше было преподнести в ответ. Правда не знала. Благодарность? Или легкий упрек? Окутанная заботой и согретая ею, как теплым пледом.  Может так и было все то время, что они вместе, но так весомо это стало ощущаться именно сейчас. Сейчас, когда она, наконец-то, была готова это принимать. Когда она научилась это принимать, и не противиться этому. Не гнаться за каким-то туманом, что назывался не иначе, чем самостоятельность и желание все делать самой. Не посвящая и не впутывая никого. Да, осколки этого оставались в характере и вонзились в него так глубоко, что изъять их было невозможно. Да, не отрицала. Но с другой стороны именно эти призрачные остатки заставляли порой чувствовать себя виноватой. Виноватой за то, что кому-то приходится так с ней носиться. Что кому-то приходится все делать за нее, а она… Пусть, если инее ждала этого, но преспокойно принимала как должное. Именно за это она чувствовала себя виноватой перед Кэвиллом. Пусть и не говорила этого. А, наверное, стоило бы.

- Ты… Никогда не говорил об этом, - она отвела взгляд. Очередной ее промах. И жажда сделать что-то самой, не спрашивая никого, не интересуясь ничьим мнением на этот счет. Снова ошиблась. И должна это признать. И признавала, хоть и не вслух. Озвучивала лишь оправдания, за которые да, можно было зацепиться и даровать ей прощение. Но опять же этот тон, которым он говорил.  Странный и непонятный. Вроде бы слова должны означать одно, а интонация вторила об обратном. Но, надо, же доверять, правда? Это же залог всего? Доверие. И не подозрения, основанные лишь на том… Ни на чем ведь, практически. – Прости, - выдохнула она. Да, несмотря на ее характер, это давалось ей нелегко. Очень.  – Да, пожалуй, я надеюсь, что ты об этом узнаешь не из газет, журналов или Интернета, - съязвила она, понимая, что это и неуместно даже. Сама виновата – будь добра, веди себя как-то мягче.  Глупая попытка собственноручно поставить себя же на место. Это могло привести к раздвоению личности и шизофрении. Ей только этого для полного счастья в последнее время и не хватало, конечно. – Ты очень странный человек, - выпалила она и улыбнулась. Позволила себе это сделать. Как-то легко и тепло. От души. От сердца. Не заставляя себя через силу. – Он еще не родился, а ты говоришь о внуках. Или, англичане все такие? – с ноткой шутки произнесла Одетт.  – Хочу, чтобы у него были твои глаза и твоя улыбка, -  как-то мечтательно протянула она и шумно выдохнула.

Завтрак, на который неоднократно покушался кот, все-таки был замечен той, для кого он и был сделан. Легкое напряжение, повисшее в комнате, вызывало какой-то дискомфорт. Что может быть лучшим способом подавить это в себе, если не заедание этой неловкости? И пусть, она открыла в себе это недавно, но каждое волнение или каждые подобные ощущение непременно стала душить в себе едой. Не обжорство. Незнание. То, почему это стало происходить так часто и то, почему это вообще стало появляться между ними. Неужели ее представления обо всем дали свою трещину? Нет. Нет. Ну нет же! Нельзя было себе позволять даже думать о таком. Даже если это так.
Смена обстановки? Уехать? Да, уехать. Это было бы лучшим решением и способом избавиться от лишних сомнений. Уехать. Уехать из города и, желательно. Из страны. Ненадолго, но на достаточный период времени, чтобы позволить всем неурядицам исчезнуть. И достаточный период для того, чтобы о них успели позабыть. Странное желание. Чтобы о них успели забыть. Все же, это относилось к наиболее назойливым людям из класса журналистов и репортеров. Которые в любом интервью делали какие-то едкие и неприятные уклоны на эти отношения. Или просто она не любила говорить о своей личной жизни напоказ.

- Уехать, ты серьезно? – с надеждой в голосе спросила она, допивая апельсиновый сок. – Нет, я хотела сказать, что это было бы как нельзя кстати. Правда, - с какой-то серьезностью в голосе произнесла девушка. – Куда-нибудь, где тепло. И много ярких красок, - душа просто просила этого. Надоел Голливуд, который хоть и манил всех, но для нее уже стал отдавать серыми тонами. Нужна передышка от него. Отдых. Отпуск.  Убежать от этой навязчивой суеты. От одной лишь это мысли на душе стало как-то светло и тепло.  Окрыленная одним лишь словом «уехать». Она была готова уехать туда, где она с легкостью могла бы быть собой. Не прятаться под капюшонами и за очками. – Куда бы ты хотел? – резко сменив темы со своих предпочтений и стремлений, она поинтересовалась у Генри.

Знаешь, а ведь настал именно тот момент, когда она просто должна была признаться, что то, как изменилась ее жизнь, ей безумно нравилось. Что это в кои-то веки не вызывает у нее непреодолимого сожаления по прошлому, которое теперь уже точно безвозвратно кануло в Лету. Ведь стоит вспомнить, что было прежде? Как она гналась за вымышленными идеалами. Именно вымышленными, и кем? Собой. Она постоянно пыталась что-то доказать. Так усердно, так упорно. Расшибаясь и  претерпевая боль. А кому? Родителям? Да с самого детства. Друзьям? Были ли они друзьями, если требовали от нее каких-либо доказательств?  Бывшему мужу, который с таким нетерпением ждал, когда она приползет обратно, когда она загубит свою жизнь нещадно и безвозвратно? Не дождался. И теперь уже никогда не дождется. Ни он – ни кто-либо другой. А ведь все так просто оказалось. Чтобы приблизить к себе собственный идеал, нужно было просто жить. Жить своей собственной жизнью. Без лишних проблем, чужих забот, отягощения вечными доказательствами и попытками заявить о себе. И тогда все просто возьмет и сложится. Ведь сложилось же? У нее же есть человек, который может заставлять ее сердце радостно биться. И что для этого ему нужно? Просто быть рядом. Согревать своим теплом, своими словами, своими объятиями. Человек, который действительно дорог, которым она никогда и ни с кем не собирается делиться. Эгоистично? И что? Зато правильно. Есть человек, которого она могла назвать просто напросто «Мой» - и этим было бы сказано если не все, то очень многое.

Может, с ним и непросто. Иногда. Но  кто еще сможет сказать именно то, что ей было нужно в тот или иной момент? И пусть, это что-то неправильное, по мнению других, какая разница, причем тут другие? Ее читали, словно открытую книгу, и ее это устраивало. Более чем устраивало.  Юстман нравилось, что он все же такой. Такой родной и понимающий, терпеливый и заботливый, иногда серьезный, иногда смешной и забавный. Нравилось то, как он хмурит лоб, когда о чем-то думает, нравится то, как  он улыбается.  И нравится то, что видя его улыбку, она невольно улыбалась. И неважно, какое у нее в этот момент было настроение. И нравилось то, как он постоянно враждует с котом, которого когда-то сам принес в этот самый дом маленьким серым и пушистым комочком. Она ведь это все помнила, и как этому радовалась полтора года назад. Наверное, она никогда не будет видеть в нем что-то плохое, если оно в нем есть. Разве это плохо?

- Эээээээй, хватит обделять моего кота, - неподдельно довольно произнесла Юстман, не выпуская кота из своих рук. – Это чертовски милое существо, а ты так и норовишь обвинить беднягу во всех грехах, - животное, словно в благодарность, довольно поерзало на месте и замурлыкало. – Эванс? Макс? Так вот откуда все это! – она чуть ли не засмеялась. Ну, конечно, Эванс и его собака. И почему она была не удивлена? Правильно, - Хочешь собаку? Значит, будет тебе собака, - Одетт кивнула головой. Может и правду говорят, что все мужчины как дети? – Но только если она как-то неправильно посмотрит на нашего малыша, фыркнет в его сторону – то отправится жить к тебе, ты меня понял? – такой забавный голос, веселый, но с ноткой серьезности. То же самое, что сладкий чай со щепоткой соли.

И все же «семья» - довольно сильное слово. И она понимала. Понимала именно сейчас. Иначе бы она просто сейчас не сидела и не произносила его такое бесчисленное количество раз. Чувствует, совершено иное. Более терпкое на вкус. Чуть-чуть горькое, но это естественно. Семья, ее семья. Хотя нет, почему это ее? Их. Чувствует, как от одного этого осознания по телу пробегает  небольшая электрическая волна, заставляя ее довольно поерзать на месте? Она ведь даже не думала об этом. Никогда. Одетт даже не ловила себя на мысли о том, что все это естественное, может иногда чуточку и стремительное, развитие событий приведет именно к этому. Ну да, конечно, где же, у нее же вечно голова забита другим. Но ведь она так давно считала его своим. И не собиралась никому и никогда отдавать. Но одно дело так мыслить, а другое дело позволять это говорить кому-то вслух. Или хотя бы слышать. Удивительно приятно, ведь так?

- Семейный человек, - Юстман с привычной усмешкой передразнила его интонацию, - Главное – мой,  - с нескрываемым удовольствием отчетливо произносит девушка, и, правда, уверена в своих словах. Ей ведь было действительно важно, что он все же ее. Что он с ней. И никогда она не устанет об этом думать_говорить. Ему или просто кому-то. Или даже в пустоту. Или коту, который при малейшем намеке на такие речи пытался куда-нибудь спрятаться. – Ну, ты же единственный англичанин в моем окружении, которого я могу изучить настолько…. М-м-м-м, детально, - не скрывая улыбки или какого-то подтекста, негромко произнесла Одетт. – А вообще забавного ты обо мне мнения, но не паникуй, - брюнетка устремила свой взор тоже в потолок, но определенно ничего там не нашла. И что он там только рассматривает? Вот уж совсем интересно, - Перенимать твою привычку укладывать кого-нибудь на стол я не собираюсь, - забавно поморщив свой носик, съязвила Юстман.

Теплые объятия, очередное прикосновение к ее животику. Она никогда не наблюдала за какой-то парой, что должны были стать родителями. Будь это иначе, она, возможно, было бы морально готовой к тому, что  Кэвилл постоянно будет прикасаться к животу, гладить его,  постоянно класть на него свою ладонь, иногда припадать к нему ухом и что-то слушать. Будто бы надеясь, что ему сейчас оттуда гимн пропоют. Целовать, разговаривать с ним. Несомненно, по началу ее это слегка пугало. Но лишь по началу. С каждым днем она все больше и больше привыкала к этому, оно и не удивительно. Сколько еще месяцев придется закрывать на это глаза и лишь счастливо улыбаться и кивать головой, одобряя все его действия. Интересно, что могло бы случиться с Генри, когда бы он впервые почувствовал, как их малыш  заявляет о себе, недовольно толкаясь в разные стороны? Оставалось лишь гадать. Хотя нет. Оставалось лишь ждать. Ведь уже немного, возможно пару недель. Возможно на грамм больше. Но к чему эта ненужная точность? Лишняя. Невыносимо лишняя сейчас. Завтра. И даже послезавтра.

- Ну, я же тебя не терплю, - пожимая плечами, на одном выдохе говорила Юстман. – Вообще-то я тебя люблю, - как ни крути, но любовь все-таки такое чувство, о котором действительно стоит говорить. О котором ненужно молчать. Не нужно держать эти слова  в себе. Твердить, повторять. Ведь даже просто говорить об этом приятно. Произносить каждый раз. Будто впервые. С легкой улыбкой и теплой нежностью в голосе. Она даже не старалась так делать. Так получалось.  – Если ты это не забыл. Хотя, что-то мне подсказывает, что моя неспособность молчать о том, как я тебя люблю, не позволить тебе этого сделать, - предельно довольным голосом заявила она, практически с той же интонацией, с которой кот обычно мурлыкал над самым ухом.

Мысль о поездке была каким-то приятным дополнением к настроению, которое стало  более чем замечательным. И не осталось серого налета от той непонятной ситуацией с определением пола их малыша. Ну, определила без него, ну сказал же, ну к чему тогда трагедии? А сейчас… Когда в голове складывалась пусть и весьма непонятная, но картинка. Где-то, где так немного фотографов, которых она уже узнавала по щелчкам фотоаппаратов, где вообще люди  имеют лишь смутное представление о голливудских звездах и лично их никогда не видели. Люди, которые не дышат эти воздухом киноиндустрии, воздухом сплетен и слухов. Где они просто смогут прекрасно провести  свое время. Это в какой-то миг даже казалось сказкой, ибо Юстман так и не представила место, где так могло бы быть. Но решение возникло как-то внезапно. Даже не решение Предложение. Австралия? Далековато. Но, может, оно того стоило?
- Австралия, ты серьезно? – слегла удивленно переспросила она. – Новая Зеландия?  Почему-то этот вариант мне нравится больше, - наверное, просто потому, что звучало как-то более интересно. При упоминании Австралии она вспоминала Сидней и кенгуру. Это… Нормально? – Давай поедем туда? И если они там еще бегают, ну, хоббиты, я имею ввиду, - подавляя смешок, продолжила Одетт, - то обязательно посмотрим и на них. Все лучше, чем кенгуру, - невольно озвучила она свои  мысли, которые так  и крутились в голове. Чертовы кенгуру.

Жизнь не становилась с каждым днем легче и проще лишь от того, что ее так оберегали от всех и вся. От сомнений, невзгод, опасений и собственных сомнений. Или потому, что она была постоянно окружена теплом, заботой, любовью. Чувствами, у которых не было расписания в работе_действии. Чувствами, которые были всегда. И ощущались буквально во всем. Она стала ощущать зависимость от них. Боялась, что без них непременно станет беспомощной. Глупый страх. Всегда умеет проникать во что угодно. Странное чувство. Чувство, которое тоже всегда рядом и от которого точно никогда не избавиться.
Они что-то говори ли о собаках и возможности завести одну такую. Говорили о коте, который якобы вечно покушался на Генри. О ребенке, который  еще не появился на свет, и появится не завтра_послезавтра. О ребенке, который любим. Она и не знала даже, что можно кого-то  любить так. Любить настолько. О ребенке, который уже жизненно необходим. Если не им, то ей точно. Осознавать_понимать, что в этой жизни у них всего два варианта: либо они есть, как единое целое, либо нет. Нет никаких «я» и «ты» по отдельности. И не должно быть. Не идеализация, взятая из книжного_экранного романа. Сама жизнь говорит именно это. И с ней было сложно поспорить, верно?

- Заброшенная свалка? Не преувеличиваешь? – легкая усмешка срывается с губ и не более. Она никогда не задавалась вопросом, почему собственно, даже в глаза не видела, что это за дом. Как вообще выглядит он, в конце-то концов. Никогда не возникало желание сорваться и приехать в гости. Зачем? Он всегда был рядом. За исключением работы. Он был здесь столько времени, сколько нужно было ей. Сколько нужно было им обоим. А она … Она просто не настаивала, не расспрашивала, на «капала на мозги» своим любопытством. Которое, на удивление, насчет этого вопроса так сладко спало. Удивительно. И непохоже на нее. – Иногда складывается такое впечатление, что твой дом – это что-то страшное и неприступное. Что появляться там не стоит, ибо моно пропасть как в Бермудском треугольнике, - с нескрываемой улыбкой продолжала она. Не издевалась, нет. Иронизировала, так более верно. – Или например, еще есть вариант, что ты там прячешь что-то страшное, что-то, что никто, даже я, не должен видеть, - совсем уж заговорщическим и наигранным шепотом сделала вывод она.  Пасмурное во всех планах утро перестало давить своей серостью и обыденностью. Не знала почему. Не знала, что этому поспособствовало. Не знала, что случилось. Но ощущение было именно какой-то  легкости.  Чувство вины за то же определение пола ребенка ушло на задний план и дышать стало, правда, легче.  – И какая же в твоем представлении классическая семья? Я вот даже никогда не задавалась таким вопросом, - спокойно выдохнула она. Без лишних раздумий, волнений. В жизни прежде не было моментов или случаев, когда бы приходилось думать о подобном. Не было того человека, с которым можно было бы думать или говорить о подобном. И все равно, что тот период жизни, который смело можно было назвать «До» был так давно-давно. Он был настолько далеко в прошлом, что копаться и разбираться в нем было бессмысленно и ненужно. – Неужели обязательно с котом и собакой? – не смогла удержаться. Просо не смогла и выдала именно эти слова, практически сопровождая их легким смехом.

Она научилась видеть в этой жизни что-то, что даже ее не касалось. Что-то, на что раньше бы никогда не обратила своего внимания. Посчитала пустым и неприемлемым. Его присутствие меняло ее. Его присутствие в жизни изменило ее. Но никто и никогда не говорил, что это неправильно. Что это не красит ее, что это делает ее противоестественной или не_собой. Нет. В который раз была готова себе твердить о том, что ради этого стоило протии через все невзгоды. Скажете, какие невзгоды могут быть в таком возрасте? Многочисленные. Стоило узнать все плохое_неприятное. Стоило испытать на себе ту щемящую боль, которую нельзя было демонстрировать всем и вся. И даже ему. Почему это все  было нужно? Просто для того, чтобы ощутить всю ту ценность_важность того, что было сейчас. Она никогда не думала о том, что произошло, если бы это все закончилось. В один-единственный момент. Просто вспыхнуло – и растаяло в воздухе серой дымкой. И уж точно не хотела думать об этом сейчас. Зачем размышлять о том опустошении, что постигнет ее в подобном случае, если он сейчас рядом? Неправильно. Ненужно. Лишнее.

- А один день в этом году, значит, все же выкроил для себя любимого? – снова улыбалась. Не могла иначе, не могла прятать эту естественную и светлую улыбку. Не могла и не хотела. – Мне не обязательно слушать это каждый пятнадцать минут, мне достаточно того, что я это знаю. Потому что… Ты не просто мне говоришь это, ты уже столько раз подтвердил свои слова. А это гораздо важнее, - тихий выдох. Ей просто так захотелось сказать то, что действительно было на душе.  Редкое явление, но когда так случается, ничего не исправить. Не всегда получалось красиво говорить, но она все же давно приучила  себя любить не красоту, а искренность. Такую простую и понятную. И недоступную_невозможную для многих. Хорошо, что не для них. – Что за мысли такие? – слегка напрягало то, что сама она минутами ранее думала о чем-то похожем. Нет, нет. Не надо больше говорить об этом. Неправильно. Пора бы это запомнить уже. Она слегка приподнялась и посмотрела на него. – Куда я могу деться? О чем ты? Естественно, я, - какая-то заминка и легкое покачивание головой, - мы всегда будем рядом, - и словно в подтверждение своих слов, скрепляет свое обещание легким поцелуем. – Я еще успею тебе надоесть, - снова улыбается. С ним она научилась так много улыбаться. По поводу и без. Просто потому, что на душе хорошо и не хочется этого скрывать.

Странное начало дня. Странный день. Но странный в хорошем смысле. Эта странность поднимала настроение и просто заставляла избавляться от каких-то пасмурных настроений и мыслей. Все было так легко и просто. Все было так, словно все было возможно.  Все складывалось словно по нотам. И ничего не разрушалось. Это придавало уверенности, поднимало настроение, заставляло дышать полной грудью. Может, вот она? Идеальная жизнь? Жизнь, в которой даже неприятные моменты рассеиваются, стоит только легкому ветерку доверия и тепла слегка дотронуться до серы облаков над головами? Все было правда хорошо. И этим стоило гордиться. И порой об этом даже хотелось если не кричать, то рассказывать всем подряд. Не хвастаться – просто делиться. Растворялись какие-то опасения по поводу журналистов и малейшей возможности того, что стоит куда-то вылезти – все сразу все раструбят. Ребенок – его ведь не утаишь всю жизнь в пределах этих четырех стен. Нельзя, наверное, так.

- Мне иногда кажется, что они никогда не поженятся, - с ноткой недовольства сказала она. – Нет, не подумай ничего… Но если мы полетим после их свадьбы, то похоже лететь уже придется с ребенком на руках, - усмехается. И даже представляет это. Нет, все же, пожалуй, не было таких томительных и замечательных картин в собственном воображении. От которых даже дыхание перехватывало. – Постой, там? Дом? Это же далеко… - она говорит с придыханием. Словно опасаясь сказать что-то лишнее. Ведь знали все – таким талантом Одетт обладает на все 100 процентов. – Что за вопросы, конечно хочу, - об этом хотела бы любая.  – И да, лучше где-то поблизости, а то если тебя опять утащат на какие-нибудь съемки в черт_знает какую холодную страну… Я там бы просто не выдержала, - да, ей тяжело доставалась разлука, когда между ними-то одна государственная граница была, а что было бы, если бы между ними было полмира? Невыносимо. Особенное место. Почему он так хотел этой особенности? Разве не понимал, что  для нее любое место будет таковым, если он просто напросто будет рядом?  Забавный. – Знаешь, а может нам для начала прогуляться? Меня уже достали эти сены и вид из окна, - морщит носик, так же капризно, как маленький ребенок. – Ты не против? Или может, опасаешься фанатов, а потому и прячешься здесь? – хитро сощурив глазки, она подозрительно смотрит на него.  И ведь снова улыбается, снова иронизирует.