Réduire la vie à...
Des formules indécises
C'est bien impossible, elle
Tu vois, se nuance à l'infini
C'est comme une lettre
Qui s'est écrite à l'envers...
Coule dans ma tête
Un monde fou qui veut naître ... (с)

Свести жизнь до…
Несократимых формул
Это невозможно, она,
Ты знаешь, многообразна до бесконечности
Словно письмо
Написанное наоборот...
Течет в моей голове
Сумасшедший мир, желающий родиться ... (с)

Лондон пугал и, одновременно, завораживал Милен. То был город с поразительно сильной и яркой энергетикой, коея была сравнима, разве что, с энергетикой Нового Орлеана, о котором, госпожа Фармер, сохранила чудесные воспоминания, приправленные изрядной долей меланхоличной ностальгии.
Разумеется, столица Туманного Альбиона не была побратимом столицы джаза, однако рыжеволосая певица, отчего-то, любила проводить параллели между этими двумя городами. Их отличала та особенная магия, которая пробуждает вдохновение, способствует творчеству, а так же отворяет двери из мира потустороннего в мир смертный, тем самым привнося в дух города изрядную порцию хаоса и неразберихи.
Милен любила Лондон, однако, в то же время, слега побаивалась его, предпочитая купаться, в его атмосфере, дозировано, что отличало его, в свою очередь, от Нового Орлеана, в котором она, чувствовала себя как дома не только из-за французской речи на его улицах.

Телефон, лежащей в кармане сумки, издал приглушённый звук и почти сразу же смолк. Мадемуазель Фармер, не отрывая взгляда от быстро сменяющегося за окном такси, пейзажа, запустила руку в сумку и извлекла на свет Божий мобильный. Быстрое движение бледных, изящных пальцев и телефон вновь летит в сладкопахнущий духами кожаный зёв, в то время как его хозяйка недовольно хмурит брови.
Ей не нужен был номер. Она и так знала, что звонил Лоран, раздражённый её проектом с мистером Бёртоном. Не к чему нажимать зелёную кнопку, чтобы услышать голос мсье Бутонна, раздражённо шипящий: «Чёрт тебя подери, Милен! Твои выкрутасы могут свести на нет, тот образ, который мы создавали все эти годы. Ты становишься слишком публичной. На глазах тает твоя загадка. … Того и гляди, как ты станешь в один ряд с молодящимися попсовыми певичками».
Он мог говорить об этом часами – запускать свои длинные, зябкие пальцы в густую, вьющуюся «мелким бесом», шевелюру, не вынимая изо рта привычной трубки. Она, его Галатея, опускается до посредственности, только лишь потому, что позволяет себе участвовать в том, к чему лежит душа. Все её попытки объяснить, что мир Тима Бёртона и её мир – достаточно близки для того, чтобы идти, рука об руку, были тщетны. Лорана до сих пор глубоко оскорбляло то, что его детище – фильм «Джорджино», называли «второй «Сонной лощиной», в то время как последний был снят значительно позже.
В их тандеме именно ему досталась роль гения, и он ею пользовался. Милен отдавала ему должное, однако её глубоко печалило то, что пресса и даже некоторые поклонники считали – без него нет феномена Милен Фармер. Есть просто Милен Готье – странная женщина, находящаяся на грани нервного срыва, из-за попыток толпы вмешаться в её частную жизнь. Как ученицы католического лицея – мадемуазель Фармер нельзя было ничего. Нельзя было любить того, кого ей хотелось, без того, чтобы не услышать от какого-нибудь неудачника, пристально следившего за её жизнью и творчеством по ту сторону газетной полосы – «этот мужчина её не достоин». Нельзя было выступить лучше, чем обычно – «её голос обработан – у Милен не хватило бы сил на эти ноты. Увы, но голос у неё слишком прокурен». Нельзя было стареть – «посмотрите на мадемуазель Фармер – она скоро превратится в зомби со своими неудачными операциями. Она старуха, а всё туда же – щеголяет в коротких платьях». Нельзя было не быть богиней – той самой, которую сотворил Лоран и которую рыжая француженка, в конце концов, возненавидела. Женщина, да, но не богиня. Существо из плоти и крови, способное плакать, смеяться, любить, просто дурачится, наконец. Для себя, а не для кого-то ещё. Она оградила себя от внешнего мира, в первую очередь для того, чтобы не слышать злых слов, так как они подавляли её и без того не слишком склонную к радости натуру. Самым главным критиком для себя – была она же сама, а не тысячи тысяч нескромных бесстыдников, жалящих словом в самое сердце.

«Что же … Может быть дать им то, чего они хотят?», - размышляла француженка, откинувшись на мягкую спинку сидения, - «Полный минимализм. Полная нагота в текстах и на экране. Минимум одежды и прикрас. Минимум украшений – такая, какая есть. Без длинных клипов и образов – просто Милен. Будет ли им нужна Милен Готье или только Милен Фармер? Что они скажут, если я убью её, одним взмахом катаны?»
На губах женщины играла загадочная улыбка. Желание быть собой не покидало её уже достаточно долго, чтобы отступить назад тогда, когда представилась такая возможность.

Такси остановилось у здания, в котором находилась студия звукозаписи. Рыжая женщина вышла, аккуратно прикрыв за собой дверцу. У неё не было привычки хлопать дверьми. Служащий встретил её в фойе и с приветливой улыбкой пригласил следовать за ним. Идя по освещённому коридору, Милен на ходу прикурила сигарету и смущённо улыбалась на попытки провожатого завести с ней разговоры о погоде.
- Господи, Тим, Джонни – я заставила вас ждать, - с лёгким французским акцентом выдохнула женщина, едва её нога ступила за порог студии. Она терпеть не могла опаздывать и потому сейчас чувствовала себя не в своей тарелке. Затушив окурок в пепельнице, по счастливой случайности, оказавшейся под рукой, Милен шагнула к мистеру Бёртону и обняла его, на мгновение, прижав свою белую щёку к его щеке.
- Мне очень стыдно, но меня задержали – хотя это, разумеется, не оправдание, - это было обращено уже к мистеру Деппу, которому так, же досталась порция объятий рыжеволосой дивы.
Её пригласили исполнять партию миссис Лавет в кино-мюзикле Тима Бёртона, повествующей о парикмахере с Флит-стрит и его кровавой мести. Кровь, жестокость, острые края опасных бритв, - разве могла от этого отказаться та, в ночных кошмарах коей вечно присутствовали все эти атрибуты?

Отредактировано Mylene Farmer (2011-10-30 16:32:41)