Тонкий ветер нежно опоясывает листву деревьев, в конце августа чувствуется осенняя погода, люди в округе уже в куртках и съеживаются от каждого прикосновения новой волны ветродуя. Листва потихоньку опадает, но вовсе не желтеет, в такую пору вокруг невероятно красиво, шумно, людно и нереально грустно. Когда ты один, все в мире не имеет смысла – люди, слухи, разговоры ни о чем, музыка, книги, - ты ищешь покоя, ищешь вдохновения во всем, чего так не досягаемо, так поразительно далеко и так же поразительно близко. Это, словно война внутри нее, она борется, как воины, которые не знали, как это возможно – воевать за мир. Воевать за то что, по сути, должно быть достигнуто миром и добром. Так и у меня. Я вечно борюсь за что-то, будь на то справедливость, лояльность или моногамия, но внутри себя я так трезво оцениваю свои шансы на победу, что вновь пьянею от осознания своего глупого будущего поражения.
Приблизив лицо к зеркалу, Ирина неторопливо пересчитывала, как пересчитывают поражения или же пометы времени, которые накопились за ее столь непродолжительный срок жизни, она не испытывает ни ужаса, ни горечи, неизбежных в таких случаях, напротив  – с каким-то полурассеянным  спокойствием и равнодушием. Как будто это живая кожа, которую слегка оттягивали два пальца, чтобы обозначилась морщинка, чтобы проступила тень, принадлежала кому-то другому, другая Ирина, страстно и великодушно заботившись о другом человеке, который навсегда оставил след в сердце. Сложно забыть того, кто заставляет тебя танцевать моральный стриптиз, ты обнажаешь душу, а тебе в нее плюют, плюют кровью, как заболевшие туберкулезом. Больно. Мерзко. Гадко. Но справиться ты не можешь – тут нужен человек, который всегда поймет, который всегда поддержит и добавит частичку света, ту надежду, которая давно уже потеряла для тебя всякий смысл.
Выбегаешь на улицу, в этом городе все совсем не так, привыкшая к постоянному теплу ты сразу же чувствуешь, как кожа покрывается мурашками, а нас холодеет от легкого и мерзкого полудождика в лицо. Сжимаешь локти и бежишь, куда глаза глядят, не обращая внимания ни на что, люди что-то кричат, пытаясь узнать тебя среди толпы, а ты хочешь почувствовать себя человеком, хочешь побыть собой в этой тухлой помойке, которая полна проданными душами.
Оглядываешься и не можешь узнать те места, куда так долго мчалась, срываясь, плакала в голос, так, что теперь гадко смотреться в зеркало. Ты сейчас никчемна для самой себя, а значит и для окружающих. Хочешь скрыться от посторонних глаз, ищешь все пути, но все давно запутано в тебе. Внутри.
Она остановилась перед зеркалом, просто чтобы убить время, и вдруг ей открылось – при этой мысли она даже улыбнулась, - что именно время-то и сжигает ее на медленном огне, убивает исподволь, обрушиваясь на тот облик,  который она так любила в себе. Она сжала трубку телефона и что-то тихо шептала в нее, на конце другой линии он еле-еле мог понять, что происходит, но смог бы.
Человек, который, пожалуй, навсегда оставался для Шейк опорой и основой в ее решениях, он ни за что бы не бросил ее в такую минуту, ей нужно было лишь сказать – пожалуйста, помоги мне сейчас. Настоящий мужчина. Таковых она никогда не встречала и если бы смогла встретить, то ни за чтобы не отпустила. Джонни, пожалуй, для многих был человеком скрытным и грубоватым, но за одну его улыбку многие женщины готовы были отдать все, что было у них за душой, лишь бы смотреть на него вечно. Порой, я задумывалась о том, почему мы так близко с ним общаемся, но тут же эти мысли улетают вдаль, когда я чувствую его снисхождение ко мне, словно к ребенку, чувствую его легкий и мудрый взгляд, хочется вечно разговаривать с ним за бутылкой хорошего вина и лишь при таких разговорах я не чувствую себя никчемной и безоружной, в таких разговорах мне нравится лишь одно – честность. А ты, Джонни, единственный, кто честно и отрезвляюще честно, может дать мне нужный совет, который я, пожалуй, всегда выслушаю и приму.
Я сжимаю трубку телефона и тихо шепчу, -Я не понимаю, где это, тут много людей и много ларьков... нет никаких отелей и указателей нет рядом... я шла по маленькой улочке вдоль рынка, это где-то там, но я не понимаю, где...
Она надеется, так часто верит и надеется на других людей, что забывает про себя. Глупая.

Помню как сейчас свою улыбку в тот пасмурный день, мой младший брат читал тогда  Чехова, его первая книга в сознательном возрасте, кажется это был "Вишневый сад", отец очень любил русских писателей, да и все, что связано с Россией, в ней он видел основу своей жизни, ту самую, где можно построить дом, родить детей и выастить величавый дуб на столетия, чтобы внуки и правнуки, смотря на него, вспоминали смех деда и его пагубные привычки, которые так же плохо влияли и на здоровье. Курение в роду у русских мужчин тех веков. Это закаляет и дает частичку воспоминаний.

Это незнакомое чувство, преследующее меня своей вкрадчивой тоской, я не решалась дать ему прекрасное и торжественное имя - это прощай же грусть и здравствуй грусть. Ты вписана в квадраты потолка.(ц) Это то самое, всепоглощающее, такое эгоистическое чувство, что я почти стыжусь его, но грусть всегда внушала мне уважение. Прежде я не так часто испытывала ее - я знала тоску, скуку, досаду, реже всего раскаяние, а теперь что-то раздражающее и мягкое, как шелк обволакивает меня изнутри и отчуждает от взглядов людей.

Я чувствую твой суровый взгляд на себе, но все мои чувства отвлекают твои небрежно уложенные, как всегда впрочем, волосы, колыхающиеся на ветру. Это заставляет меня засмеяться громко и пискляво, словно маленькую девчонку лет 10 или 14, словно ты специально встал на этом холодном ветру, зная, как легко меня приводит в экстаз такие детали. Я как ворона, всегда бросаюсь на блестящее - на те самые мелкие детали, что скрыты для многих людей, например родинки или мурашки, о как часто они не лгут и как часто заставляют умиляться, например сейчас, видя твою легкую, смутную улыбку мне становится чуть легче и я пропускаю все твои фразочки мимо ушей, будто бы нахожу в полной эйфории или куда хуже под кайфом, как наркоман от легкой дозы марихуанны. Ты одергиваешь меня, унося с собой куда-то вглубь этой людской толпы, я улыбаясь бегу за тобой в широком коричневом пальто, оно так приятно пахнет, тот самый привычный запах табака и мускатного ореха, твои одеколоны отличались от других, мужчины привыкли к обычным дурманящим запахам, а ты всегда выбирал все по-своему. Ты другой и всегда им был.
-Как только мы выберемся из этой всепоглощающей толпы, обещай угостить меня кофе? Я очень замерзла...- протянула я, украдкой смотря тебе в глаза, словить твой взгляд нереально. Ты мужчина - приключение, ты не можешь жить без путешествий, это ведь увлекает тебя пуще любого романа, пуще кино или даже музыки, ты можешь сутки напролет искать маршруты и так и не находить, но все равно стоять на своем и говорить, что нужно двигаться на север, ведь именно там - тот самый клад, который зарыли пираты в 18 веке.

Ливень не прекращался, а внутри уже все горело от злости - люди, как слоны топтались по ногам, толкались, абсолютно не обращая внимания ни на девушку, ни на смешной акцент Джона, как ни крути, а китайский он явно не учил ни в школе, ни в колледже. Ни один нормальный китаец не смог бы его понять, но тут уже начинает срабатывать его мужское обаяние, а он как шикарный, как брутальный и привлекательный, для женщин любого возраста, мужчина, умел пользоваться ситуациями, так и сейчас - Ирина была полностью уверена в нем и боятся рядом с ним  просто - глупо.

-Я люблю сюрпризы!- засмеялась она вновь, пошатываясь от очередного удара от будто бы преследующей их голдящей толпы китайцев и остальных людей, ничуть не лучше. Было такое чувство, будто бы они одни здесь говорят по-английски или знают, что такое человеческая помощь. Люди сейчас чересчур безразличны и эгоистичны. Мы родились в пору, когда всем на все наплевать, у каждого свои проблемы и заботы, легче переступить через труп, чем стать соучастником или свидетелем убийства.
Все ищут легкие пути, а Ирине надоело идти по сложным. Хочется стать истинной женщиной в руках сильного настоящего мужчины, который ни за что не опустит руки, не смотря ни на что.