--начало игры
Лёгкий флёр едва колышется в распахнутых ставнях окна. Сквозь открытые двери балкона доносится приглушённый гул ус-тавших улиц, чьи-то почти неразличимые голоса, протяжно- мелодичные звуки гитары… Запах апельсинов, разлитый в раскалённом воздухе пропи-тавший, наверно, каждый камень дорог, мостовых и тротуаров настолько сильный, что кажется осязаемым. Город, как бродячий пёс, лениво засыпает под тёплыми лучами уходящего вечера.
Как так получилось, Дэниэл Крэйг не мог объяснить даже себе. Тем не менее, руки сами продолжали гладить горячую нежную кожу на втянутом животе, то и дело забираясь кончиками пальцев под одежду. Руни Мара не сопротивляется. Дурацкая кожанка давно валялась где-то в середине комнаты, как и чёрное пальто Руни Мары, и белый свитер Крэйга. Он отзывался на каждое прикосновение так, словно без этого просто умер бы. Когда Дэниэл Крэйг прижал ее руки к стене и посмотрел прямо в глаза, у него дрожь по всему телу прошла. Взгляд почти бессмысленный, просящий, и губы красные, налитые кровью от возбуждения. Это нереально. Когда кто-то так сильно тебя желает, сдерживаться просто нереально.
По всему телу мужчины прокатилась первая, совсем слабая волна возбуждения. Он неторопливо развернулся и медленно, растягивая удовольствие, провёл языком по губам Руни Мары. Мара нетерпеливо подалась вперёд, порывисто прижимаясь к Крэйгу, пытаясь углубить поцелуй, стискивая тонкими пальцами плечи. И это нехитрое проявление желания мгновенно свело Дэниэла Крэйга с ума, руша весь самоконтроль, оставляя лишь бушующее и дикое желание обладать этой девушкой. Одним резким движением он повалил Руни Мару спиной на узкую кровать, буквально сорвал с нее чёрную одежду, торопливо и жадно покрывая поцелуями нежную белую кожу, водя по ней пальцами, умело лаская.  Крэйг уже не соображал от нахлынувшего прилива нежности, страсти, любви и похоти. Дав сделать Маре глоток воздуха, он перебрался на шею, оставляя красные метки на ней, покусывая и зализывая их. Он обхватил мочку уха губами и начал посасывать её, играть языком с ней, от этого Руни начала тихо, едва слышно, постанывать. Крэйг прижался к ней телом и начал покусывать ее нижнюю губу. После, Крэйг начал спускаться дорожкой поцелуев от шеи до живота, иногда прикусывая её, лаская языком. Его взгляд плотоядно скользнул по телу Руни: линия спины, изгиб талии, выпуклость ягодиц, Крэйг сглотнул и потянулся к девушке, запечатлел поцелуй на её обнаженном плече. Дэниэл продолжал целовать уже за ухом, по влажной коже. Он держал Руни за шею, мягко сдавливая по бокам.
Опаляющие поцелуи. Настойчивая ласка. Двое в страстном изысканном танце. Безудержные движения. Горящие тела. Всепоглощающая похоть. Грубые касания. Одни на двоих: ритм, взгляды, вздохи, желания. Изгибы чужого тела в руках. Чужое дыхание на губах. Чужое удовольствие в его власти. Полная отдача - его награда. И в этом сумасшедшем танце, круговороте чувств на самом пике блаженства лишь тихая мольба. Действительно, у нее необычные черты лица – слишком резкие, но правильные, удивительно красиво лежат ресницы – тонкие и короткие у внутренних уголков глаз, дальше они удлиняются и заканчиваются с внешней стороны прямыми, густыми стрелками, побледневшие, серебристые в ночном свете губы чуть приоткрыты. Крэйг проводит  левой рукой по бедру, нежному, как морской песок. Дотрагивается пальцем мягких губ, приоткрывая их… и, жадно припадает к ним, проталкивая свой язык в ее рот.
Крэйг и Мара сплетаются, он ощущает гладкость зубов, ее пряно- медовый вкус, её язык, касающийся нёба, слышит стоны, срывающиеся с губ. Мужчина едва сдерживался, понимая, что нельзя заканчивать всё слишком быстро, но медлить тоже не мог. Всё внутри него кипело и тянулось к любимой.
Ее черные пряди ложатся на русые волосы Дэниэла, и теперь уже Крэйг проводит по ним рукой, разглаживая короткие пряди. Целует напряжённую шею Руни Мары, слизывает с кожи едва заметную соль пота и делает первое сильное движение вперёд.  Крэйг провёл ладонью по вытянутой в сторону руке Руни, оглаживает маленькое круглое плечо, ласково косается тыльной стороной ладони ее щеки и, наклонившись, скользнул языком ей в рот, при этом подав бёдрами вперёд.

Дэниэл Крэйг чертил по прекрасному телу новые, просто невероятные линии. Чертил губами горячими настолько, что уста Руни то и дело замирали в немом стоне. Неосторожно, грубо, резко.. у него нет времени на нежность, она не нужна.. слишком велико желание. Чувствуя, что ему поддаются, Крэйг словно сходил с ума; по жилам разливалось горячее, ядовитое наслаждение. Кто он, чтобы противостоять? Тело Руни Мары совершено: плавные изгибы, тонкая нежная кожа.. И это божество полностью в его власти – он может сделать всё. Крэйг провёл ладонью по вытянутой в сторону руке Руни, огладив маленькое плечо.
Пальцы неторопливо перебирают волосы, ласкают нежную кожу на шее. Поцелуи становятся всё горячее… Тела прижимаются друг к другу всё ближе. Ладони Дэниэла соскользнули с плечей Руни Мары вниз. По спине пробежала дрожь, сладкая дрожь предвкушения.  Горячий язык неторопливо обвел кнопочку соска… едва не захлебнувшись воздухом на вдохе. Продолжая ласкать нежную кожу губами. А потом он оказывается снизу, чувствуя, как Руни кусает тонкую нижнюю губу до крови, капля крови скатилась к середине подбородка где ее и подхватили губы Руни Мары. Она быстро и тщательно слизала каплю, в то время как Крэйг чувствовал под губами бешеный стук сердца. Слух ласкают несдержанные громкие стоны, и краем глаза Крэйг замечает, что Руни комкает рукой простыню, а второй цепляется за его плечи_спину_оставляя следы от ногтей. Она выгибается всем телом. И крыша едет от того, как беспомощно выглядит эта девочка, находящаяся абсолютно голой. Она даже не пыталась прикрыться - вся для него, открытая и подчиняющаяся каждому прикосновению - её покорность и жажда этой близости действительно сводили с ума. Теплые ладони скользнули по спине, успокаивающе поглаживая, губы оставили дорожку поцелуев на шее.
Её ягодицы сильно напрягаются, когда Крэйг скользит внутрь, Мара выгибается под ним, тихо постанывая, и Крэйг подхватывает её за выгнутую дугой талию, ласкает нежную кожу между ключицами, целует маленький твёрдый сосок, и Мара запрокидывает голову, уже обеими руками комкая измятые простыни и полностью отдаваясь этим ласкам. Поначалу Дэниэл Крэйг двигался плавно и осторожно, запечатав рот девушки страстным поцелуем. Первый стон наслаждения в его рот просто свел его с ума! Он будто с цепи сорвался, став вылизывать тонкую шею Руни, постепенно набирая темп уверенных толчков в послушном теле. Длинные пальцы Крэйга запутались в её волосах, став перебирать пряди, его тяжелое дыхание оглушало, сплетаясь с Руниным и вызывая тихие стоны.
Руни Мара выгибается навстречу размеренным толчкам, и Крэйг врывается в желанное тело во всю длину члена. Мара протяжно простонала, вцепившись пальцами в спину Крэйга, оставляя красные полосы на коже. Новые глубокие толчки постепенно набирают темп, и вот Руни Мара уже почти кричит под ним, изгибаясь в его руках и лихорадочно дрожа, утопая в наслаждении. Пот мелкими бусенками скатывается с груди, он ловит их губами в судорожном порыве, пока их танец тел не набирает бешеный темп. И вот, они оба уже задыхаются, прижимаясь друг к другу. Находясь на грани, с губ Крэйга срываются громкие стоны, и он тут же кончает, без сил падая на кровать и смотря на Руни. Крэйг взял её лицо за подбородок, разворачивая к себе. Губы Крэйга скользят по лицу Мары, неспешно находят приоткрытые губы. Нежный, долгий поцелуй. Бережно продолжает держать её лицо, словно оно может раствориться под пальцами. Дэниэл Крэйг прижимает Руни к себе, зарываясь пальцами в шелковистые волосы. Легкое скольжение губ от шеи к подбородку, движение, таящее в себе всю испытываемую мужчиной нежность. Было приятно чувствовать, как бьется пульс под кожей, слышать хрипловатое дыхание девочки. Его девочки.
Крэйг поглаживает по спине Руни Мару. Так хорошо, чувствовать её губы, её руки, осторожные, слышать запах Руни – смесь ароматов кофе… сейчас Крэйг абсолютно точно знал – он любит. Да, он действительно любит эту девочку больше всего, пусть, порой он не может сказать об этом Маре, но он любит.

Леди Мара, что ж вы натворили? Отвернулись, убежали и спрятались в ночи неизвестных лесов. Отринули, оттолкнули тонкими руками – пальцы едва касаются, а боли неисчерпанно  в решительном взгляде.  Ах, леди Мара, вы сумели пленить столь многих. Они идут вам на поклон, они несут вам свои души, раскрытые точно свежесрезанные молодые цветы – лепестки пахнут хрупкой нежностью восторженного упоения светом. И радость наполняет их разрезанные на части сердца от вашего взгляда, от вашего слова. Ах, леди Мара, вы чертовски изобретательны! А им довольно лишь движения тонких пальцев, перебирающих прохладный ветер. Отдалились, отстранились, возвели стены холодного стекла – и будто недосягаемое совершенство отныне, будто мертвенно-стылый идол чьих-то безумных метаний во мраке сна. А их, подобных героям Гете, что готовы пройти через лед ада за мечтою, так мало осталось – разуверились в мечтах, разбежались, потерялись, погибли в бою с ветрами, ниспосланными вами. Но вам неведомы их колкие морозом боли – вы закрыли лицо замерзшими руками, а по щеками тихо катятся слезы.
Ах, леди Мара, вам так нужно чье-то чужое, невозможное ныне в себе тепло…
Однажды наступит момент, когда тебе не захочется жить. И ты будешь метаться по комнате, поминутно смотря то на экран мобильного телефона, то на часы. А старинные ходики отсчитывают: "тик-так." Ты будешь складывать руки "лодочкой" и дуть на них, удивляясь холоду пальцев. И не спасет ни обжигающий до слез чай, ни свитер, ни даже наконец-то включенное отопление. Холод и боль - единственные твои спутники в последнее время. Спутники, не приглашенные, навязавшиеся. А оттолкнуть их у тебя уже не хватит сил - так и смиришься с ними, позволишь допить последнее, что осталось - душу.  Но верь - так будет не всегда. Когда-то на смену ледяному, застывшему воздуху придет другой - теплый. Живой. И ты потянешься ему навстречу, попытаешься дотянуться хоть подушечками пальцев до его дуновения. До его дыхания.  Стряхнешь дрему. И впервые за эту бесконечную зимнюю ночь улыбнешься.
Дни проходят за днями, года пролетают, сыпятся, словно песок в старых часах. А память людская потихоньку гаснет, медленно умирает, отдавая неизбежности все свои воспоминания - всю свою картинную галерею, заполнившуюся за время. Большое и не очень. И лишь зеркала помнят всё. В них - дверях в ирреальность, прозрачных гранях великого куба-лабиринта, где скрываются безответно-влюбленные безумцы, отражается прожитая жизнь. И какая она была - хорошая или плохая, яркая или незаметная, наполненная солнечным светом или занесенная до самого основания холодным снегом, зеркалам безразлично. Потому что важны только действия. Их и отражают. Их и хранят потом. Долго-долго. До самой смерти. До вечности.
Дэниэлу Крэйгу безмерно нужно прорасти в неё нежно корнями, что спускаются с кончиков пальцев длинными нервными нитями. Касаться неё губами и проникать мерно вглубь под кожу, просачиваться в вены, растекаться кровью по телу.  Врасти в неё, туманом пройти через неё и легким её дыханием в ней остаться. Растворить её поцелуями, растопить – выпить огромными глотками по капле без остатка. Принимать по каплям густую черную жидкость из хрустального флакончика и слизывать её в исступлении с пальцев, искать остатки её на плечах. Рассыпать тонким пеплом на гладком столе – вдыхать словно лунную пыль жадно, до дрожи в коленях и кругах перед глазами; дышать ею. Вдыхать её из волос, с шеи, из изгибов локтей.
Дэниэл Крэйг бы вбирал её кончиками пальцев, впитывал её аромат кожей запястий. И ему бы не отражать, а поглощать её широкими зрачками – запоминать её образы. И не отпускать, не отпускать пока не наполнится весь ею, пока весь не пропитается.
В серой комнате на стене висящее зеркало. Вечер за высоким окном, сумерки – крадутся вдоль синей стены, прячутся по углам, по картинам, за шкафами. Сине-серое небо последнего этажа многоэтажки, так что не мешают взору иные озаряемые светом окна; сине-серое, светлее стен, светлее воздуха в ночной комнате, где забыли, засмотревшись на тени, зажечь свет. Лишь белые занавески колышутся – контрастные ко всему до рези в глазах, до безумной четкости. Лёгкое касание губ, руки гуляют по позвонкам Руни Мары, обнимает, крепко. И что им надо? Этими ощущениями не вздохнуть, не дотронуться, не взлететь, лишь лиллии сгибаются под ветрами, лишь небо пред глазами.
- Руни... - что он замолкает, когда начинает говорить, словно вдруг разом отказывает гортань, замирает, становится ледяной, как после шарика мороженного. Он говорит, и его голос разбивается о стены, каплями по ним, водой, словно у соседей протекла крыша. Вспоминает: у них нет соседей, так откуда вода на стенах? Зимой замерзает, обращается в снежную непробиваемую корку. И будет идти за ней. Словно ему в руки дали путеводную нить, а она резко обрывается посередине, только мельчайшие ворсинки топорщатся, как тонкие светлые волоски у неё на шее, когда становится холодно. А от шеи венка, растекается по спине мельчайшими каналами, они похожи на пальцы, которые сдерживают нежную кожу, сжимают, отсюда их синеватый отлив, - это все треклятые холода, зима, не любит зиму, у его девушки начинают мерзнуть руки, покрываться мурашками, затем краснеть, от пальцев до запястья, а там останавливаются, будто у границы, а там ниточка протянута.
- Расскажи мне.. - у него гортань пересохла, воды бы, её вокруг много, но не выпить, разве что стакан к стене поднести, но не хочется вставать. - Как ты жила всё это время, без меня. -  он обнимает Руни за талию и крепко сжимает запястье. потому что Крэйг и Мара всегда где-то выше, но под небом. Когда Руни отвечает, он молчит; он начинает дышать. Зажимает её ладонь, так, что почти до синяков, и кладет на грудь, с левой стороны, где под кожей, под мышцами и ребрами что-то отчаянно пульсирует.
- Как жила с тем, кто забывал позвонить? -   дотрагивается до всегда теплой кожи на бедрах и шее, к мурашкам, пробежавшимся по животу. Каждый раз он боится, что больше не почувствует, не ощутит этого, но каждый раз всё возвращается.
- С тем, кто забывал про встречи.. - а кто присмотрит за ними, с их извечными невозможными, с их слезами и болью, что рвется откуда-то изнутри, боже, да как она пережила, когда провожала поезда. Как прощала она, прощала столько раз, как цеплялась в него ладонями, когда поезд неумолимо подъезжал к Лондону, а он зашел в купе только в самом конце пути, в одежде, пропахшей дымом, с лихорадочным взглядом и трясущимися руками. Потому что он знает, и тогда и сейчас, что время не оставит ничего за собой, не даст опомниться и вздохнуть, собьет с ног. А они давно уже перепутались, перемешались, они же такие глупые, по сути дела, - они ругаются изо дня в день, она глотает слезы обиды, он долго курит в окно, успокаивая нервы, - столько лет прошло, каждый раз утверждает сам для себя, что скоро бросит, только в кармане вечно лежит коробок спичек, отсыревших после дождей.
- Я хочу знать всё, расскажи мне, прошу, тебя, пожалуйста. - проговаривает, тихо, умоляя, - Расскажи, я хочу тебя слышать. - рука, тёплая, большая, влажная, гуляет по круглым плечам Руни Мары вырисовывая узоры, глаза в глаза, глаза, серо-голубые в обрамлении черных пушистых длинных ресниц, глаза чистые, глубокие, близкие, Дэниэл Крэйг проводит пальцами по высокой линии скул Руни Мары тяжело выдыхая , а потом, чуть потянувшись целует её в глаза, дотронувшись губами ресниц.
- Я хочу быть с тобой. - довольно тихо говорит Крэйг, спокойство и тишина накрывает его приятной вуалью, а она рядом - почти болезненно близко, он уже совсем забыл как это, что всё так просто, и нет никаких препятствий, что можно, как сейчас, дотрагиваться ладонями до её лица, целовать веки, скулы, брови, шею, судорожно - а там артерия, бьется, пульсирует - живая невозможно, плечи. Все чувства переливаются.